- Глава 5, Обломов — Часть I, глава 6. Не остановятся ясные дни, бегут — и все течет жизнь, все течет, все ломка да ломка.
- 14) В эпилоге (11 глава 4-й части) Гончаров говорит о смерти. Его жизнь в Петербурге (прошлое) (5 гл.).
Обломов (Гончаров)/Часть 1/Глава 2 — Викитека. Вошел молодой человек лет двадцати пяти, блещущий здоровьем, с смеющимися щеками, губами и глазами.
В этой статье представлен цитатный портрет Ильи Обломова в романе "Обломов" Гончарова: внешность и характер (цитаты из текста). Обломов не любит жизнь в шумной, многолюдном Петербурге. 29 декабря 2015 г., 5:26. Гармоничность и размеренность жизни «благословенного богом уголка»: 3. Мифический характер сна. Сон Обломова – ключ к пониманию . Жизнь Обломова в Петербурге (гл.5) 4. Отношение к имению, хозяйственным вопросам (глава 6). Начальное образование (глава 9).
Зависть брала смотреть на него. Он был причесан и одет безукоризненно, ослеплял свежестью лица, белья, перчаток и фрака. По жилету лежала изящная цепочка, с множеством мельчайших брелоков. Он вынул тончайший батистовый платок, вдохнул ароматы Востока, потом небрежно провел им по лицу, по глянцевитой шляпе и обмакнул лакированные сапоги.— А, Волков, здравствуйте! Что это на вас за шлафрок? Такие давно бросили носить, — стыдил он Обломова.— Это не шлафрок, а халат, — сказал Обломов, с любовью кутаясь в широкие полы халата.— Здоровы ли вы? А вы как поживаете?— Я?
Ничего: здорово и весело, — очень весело! Посмотрите, хорош фрак? С большим вкусом сшит, — сказал Илья Ильич, — только отчего он такой широкий сзади?— Это рейт- фрак: для верховой езды.— А! Разве вы ездите верхом?— Как же! К нынешнему дню и фрак нарочно заказывал.
Ведь сегодня первое мая: с Горюновым едем в Екатерингоф. Вы не знаете? Горюнова Мишу произвели — вот мы сегодня и отличаемся, — в восторге добавил Волков.— Вот как! Вы как будете: пешком или в экипаже?— Да! Что вы, Илья Ильич! Нет, не все! Софья Николаевна с Лидией будут в экипаже только две, напротив в коляске есть скамеечка: вот бы вы с ними. Да и что стану я там делать?— Ну так, хотите, Миша другую лошадь вам даст?— Бог знает что выдумает! Она, кажется, такая миленькая.— Вот уж три недели!
Не знает Дашеньки! Весь город без ума, как она танцует! Сегодня мы с ним в балете; он бросит букет. Надо его ввести: он робок, еще новичок! Полно вам, приезжайте- ка обедать: мы бы поговорили.
У меня два несчастья. Какой веселый дом!
На какую ногу поставлен! Утонула в цветах! Галерею пристроили, gothique. Летом, говорят, будут танцы, живые картины. Вы будете бывать?— Нет, я думаю, не буду.— Ах, какой дом! Нынешнюю зиму по средам меньше пятидесяти человек не бывало, а иногда набиралось до ста!
Вот скука- то должна быть адская!— Как это можно? Да чем больше, тем веселей. Лидия бывала там, я ее не замечал, да вдруг! Поедемте и вы. Хотите, я вас представлю?— Нет, что там делать?— У Муссинских? Помилуйте, да там полгорода бывает. Как что делать? Это такой дом, где обо всем говорят!
Педанты, должно быть! Да мало ли домов!
Теперь у всех дни: у Савиновых по четвергам обедают, у Маклашиных — пятницы, у Вязниковых — воскресенья, у князя Тюменева — середы. У меня все дни заняты! Что за лень? Слава богу, у меня служба такая, что не нужно бывать в должности. Только два раза в неделю посижу да пообедаю у генерала, а потом поедешь с визитами, где давно не был; ну, а там. Мортал Комбат Ключ Продукта.
Вот опера будет, я абонируюсь. А теперь влюблен. У них отличные соседи, дают bals champ. С Лидией будем в роще гулять, кататься в лодке, рвать цветы. Тогда и расскажете. Поедемте, Миша угощает.— Нет, бог с вами! Видите, как отлично стягивает: не мучишься над пуговкой два часа; потянул шнурочек — и готово.
Это только что из Парижа. Хотите, привезу вам на пробу пару?— Хорошо, привезите! Но прощайте, au revoir.
Мне еще в десять мест. На что он раздробляется и рассыпается? Конечно, недурно заглянуть и в театр и влюбиться в какую- нибудь Лидию! В деревне с ней цветы рвать, кататься — хорошо; да в десять мест в один день — несчастный!» — заключил он, перевертываясь на спину и радуясь, что нет у него таких пустых желаний и мыслей, что он не мыкается, а лежит вот тут, сохраняя свое человеческое достоинство и свой покой.
Новый звонок прервал его размышления. Вошел новый гость.
Это был господин в темно- зеленом фраке с гербовыми пуговицами, гладко выбритый, с темными, ровно окаймляющими его лицо бакенбардами, с утружденным, но покойно- сознательным выражением в глазах, с сильно потертым лицом, с задумчивой улыбкой.— Здравствуй, Судьбинский! Не подходи, не подходи! Ты с холоду.— Здравствуй, Илья Ильич.
Давно собирался к тебе, — говорил гость, — да ведь ты знаешь, какая у нас дьявольская служба! Вон, посмотри, целый чемодан везу к докладу; и теперь, если там спросят что- нибудь, велел курьеру скакать сюда.
Ни минуты нельзя располагать собой.— Ты еще на службу? Что так поздно? Давно ли? Судьбинский значительно кивнул головой.— К святой, — сказал он.
С восьми до двенадцати часов дома, с двенадцати до пяти в канцелярии, да вечером занимаюсь. От людей отвык совсем!— Гм! Начальник отделения — вот как! А вместе канцелярскими чиновниками служили. Я думаю, на будущий год в статские махнешь.— Куда! Бог с тобой! Еще нынешний год корону надо получить: думал, за отличие представят, а — теперь новую должность занял: нельзя два года сряду! К четвергу надо приготовить доклад — адская работа!
На представления из губерний положиться нельзя. Надо проверить самому списки. Фома Фомич такой мнительный: все хочет сам.
Вот сегодня вместе после обеда и засядем.— Ужели и после обеда? Еще хорошо, если пораньше отделаюсь да успею хоть в Екатерингоф прокатиться? Я бы заехал.— Нездоровится что- то, не могу!
Только сегодня и надеюсь вздохнуть.— Ну, что нового у вас? У нас прибавляют три стола и двух чиновников особых поручений. Нашу комиссию закрыли? Что ж директор? Ему, по старой памяти, страшно стало.— Велел задержать награду, пока не отыщется.
Дело важное: «о взысканиях». Директор думает, — почти шепотом прибавил Судьбинский, — что он потерял его! Это напрасно, — с важностью и покровительством подтвердил Судьбинский.
Иногда черт знает какие тебе итоги выведет, перепутает все справки. Я измучился с ним; а только нет, он не замечен ни в чем таком! Завалялось дело где- нибудь; после отыщется.— Так вот как: все в трудах! Ну конечно, с таким человеком, как Фома Фомич, приятно служить: без наград не оставляет; кто и ничего не делает, и тех не забудет. Как вышел срок — за отличие, так и представляет; кому не вышел срок к чину, к кресту, — деньги выхлопочет! Точно итальянский певец!— Что еще это!
Вон Пересветов прибавочные получает, а дела- то меньше моего делает и не смыслит ничего. Ну конечно, он не имеет такой репутации. Меня очень ценят, — скромно прибавил он, потупя глаза, — министр недавно выразился про меня, что я «украшение министерства».— Молодец!
Читал бы, писал. Вот и ты ведь не пишешь, — возразил Судьбинский.— Зато у меня имение на руках, — со вздохом сказал Обломов. Мучаюсь, мучаюсь!
Надо работать, коли деньги берешь. Летом отдохну: Фома Фомич обещает выдумать командировку нарочно для меня! В самом деле? Помнишь, подле меня на даче жили?
Ты пил чай у меня и, кажется, видел ее.— Нет, не помню! Хорошенькая? Поедем, если хочешь, к ним обедать. Что ж, хорошая партия?— Да, отец действительный статский советник; десять тысяч дает, квартира казенная. Он нам целую половину отвел, двенадцать комнат; мебель казенная, отопление, освещение тоже: можно жить! Каков Судьбинский! Ивану Петровичу дали Владимира, Олешкин — его превосходительство.— Он добрый малый! Бывало напутаешь в бумаге, недоглядишь, не то мнение или законы подведешь в записке, ничего: велит только другому переделать.
Отличный человек! Недавно что он сделал: из губерний поступило представление о возведении при зданиях, принадлежащих нашему ведомству, собачьих конур для сбережения казенного имущества от расхищения; наш архитектор, человек дельный, знающий и честный, составил очень умеренную смету; вдруг показалась ему велика, и давай наводить справки, что может стоить постройка собачьей конуры? Нашел где- то тридцатью копейками меньше — сейчас докладную записку.
А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает! А как мало тут человека- то нужно: ума его, воли, чувства — зачем это?